ограничивалось — отличия были и в знаниях Мии по новейшей истории. Психологические, психиатрические и неврологические тесты обнаружили отклонения — в разных видах памяти, в мышлении, речи, внимании. За лечение Мии взялись лучшие психиатры и нейроученые мира. Как я узнала, изучая эту историю, Ида в связи с инцидентом впала в тяжелую депрессию, для преодоления которой ученой пришлось проходить терапию. Я задумывалась — а каково было бы мне на ее месте?
Со случаем Иды-Мии в Соединенном Королевстве закончилась история легального нейрокопирования с целью переноса личности: вскоре после эксперимента оно на территории государства было законодательно запрещено.
Но не все последовали этому примеру. Например, в штате Калифорния эксперименты продолжаются до сих пор и почти без каких-либо легальных ограничений, несмотря на протесты.
В части случаев копирование давало личность если не идентичную, то очень близкую к оригиналу. Другие были похожи на случай Иды и Мии, с зачастую куда более плачевными последствиями.
Объяснение, которого придерживались большинство ученых и философов и которое до сих пор остается наиболее широко принятым, завязано на возможности получать одну и ту же конфигурацию определенных систем разными путями.
Примеры необратимых систем, для которых невозможно определить начальное состояние, давно известны — такой является, например, классический клеточный автомат «Жизнь», даже будучи детерминированным.
Теория говорит, что то же справедливо и для мозга, это было доказано учеными Калифорнийского технологического института в ходе исследований упрощенных моделей: разные истории могут приводить к одному мозговому состоянию. Однако никто из людей не помнит больше одной. Хотя и существует ряд коррелятов, сознание, память и другие функции оказываются не сводимы полностью к мозгу или его паттернам. Когда совершается перенос мозговых паттернов на заготовку, всегда есть какие-то шансы получить идентичную оригинальной личность. Но есть и риск случая наподобие «Иды-Мии», а то и чего похуже. «Выбор» того, какой вариант получится, и даже то, проснется ли нейроклон вообще, как предполагается, невозможно с точностью предугадать.
«Немозговая» и «мозговая» компоненты взаимосвязаны, и если одна получается патологической, то способна распространить патологию на другую, как в случае Иды-Мии. Жаль, что я, подобно многим, долгое время меньше, чем стоило бы, задумывалась об этической стороне таких рисков.
Почему же, помимо идентичных оригиналам, порой получаются другие связные личности, и ведь часть из них, пусть и меньшая, без дефицитов в функционировании? Похоже, хоть личность и оказалась бо́льшим, чем мозговые паттерны, мозг все же является начальной причиной ее запуска — и может с какой-то вероятностью либо инициировать продолжение старого потока, либо изобрести на основе записанных данных новую личность с новой «немозговой» частью, иногда даже не одну. Новая личность — или личности, может (могут) быть как очень схожа (-и) с оригинальной, так и сильно отличаться.
Еще существует распространенная среди копи-скептиков гипотеза, согласно которой причиной неудач, в дополнение к необратимости мозга как системы, является то, что личностная идентичность связана со всем телом вообще, а то и коренится во взаимодействии тела и среды. Другие копи-скептики вообще считают копии, даже удачные, не продолжениями оригиналов, а новыми людьми, построенными на основе оригинальных данных, крайне схожими, но «не теми самыми» людьми с точки зрения «индивидуальных потоков субъективного опыта».
Я никогда не относилась серьезно к точкам зрения первых; некоторое время признавала, что могут быть правы вторые, но потом окончательно пришла к выводу, что они ошибаются.
А кто-то утверждает, что мы упускаем в самом мозге нечто — что-то, что не было учтено при построении моделей и с непринятием чего во внимание связаны частые проблемы при копировании. Но до сих пор не было высказано стоящих предположений о том, чем это что-то может быть, по мнению подавляющего большинства специалистов. И я склонна доверять этому мнению.
В странах и субъектах, где действовал запрет на нейрокопирование, все равно находились люди, готовые нарушить закон, — ведь всегда оставалась хотя бы мизерная вероятность успешной эмуляции исходной личности. Выросла огромная подпольная индустрия нейроклонирования, дающая многим надежды за немаленькие суммы.
Нередко после первой неудачной попытки переноса клиенты платили за перезапись, надеясь, что уж в этот раз все получится и шанс действительно есть. Порой повторяли несколько раз. Тем, у кого нет редкой возможности делать записи самим, для этого нужны очень большие деньги. Цены сейчас ниже, чем в 2100-х, но все еще остаются высокими.
Полноценное человекоподобное тело, даже тело человека-клона, может, учитывая то, что умные системы городов в режиме слежения ежедневно собирают огромное количество данных, довольно быстро привлечь ненужное внимание. Так что лучше настроить виртуальную среду, обеспечив возможность использования многих устройств, включая дронов. Внутри этой системы реально создать комфорт. Правда, пробуждение нейроклоном и дальнейшее существование в таком качестве все равно часто оказываются психологически тяжелыми для копий — и в связи с этим даже разработаны специальные адаптационные курсы.
Постепенно, хоть и будучи нелегальной, практика нейроклонирования стала чем-то обыденным в ряде стран, в том числе у нас, в Польше. Все знают, что немало людей так делает, несложно найти тех, кто готов оказать услуги. Поразительно, как легко в глазах многих рискованное копирование стало чем-то нормальным! Органы правопорядка обычно смотрят на этот бизнес сквозь пальцы, получая щедрые «денежные пожертвования»; также полицейские зачастую боятся связываться — ниточки нейрокопировальных дел нередко ведут к людям могущественным.
В случаях, когда нейроклонирование оказывается успешным, с помощью геномного редактирования мозг «отучают от излишней пластичности»: как выяснилось, если этого не сделать, есть шанс определенных неприятных последствий в дальнейшем, хоть и не очень высокий.
В Калифорнии еще с конца семидесятых, помимо экспериментов с записью нейронных образов на заготовки, открыто работали, и работают до сих пор, над «техникой постепенного переноса». Пока, по состоянию на 2141-й год, заявлено об отработке лишь части компонентов процесса — за все прошедшее время!
Но, может быть, скоро они достигнут желаемого результата. А еще, возможно, — вряд ли, но вдруг? — на некоем критическом пороге замены у них возникнут те же проблемы, что и при копировании.
Также давно ходят слухи и о секретных исследованиях по усовершенствованию переноса, курируемых правительствами разных стран. Что ж — я не удивлюсь, если в ближайшем будущем случится масштабный «Нейрогейт».
Шло время, в 2132-м мы с Ярославом поженились. К тому времени мы успели сделать еще три пары сканов. Предыдущие версии мы удаляли. У Ярослава был носитель с моими данными, а у меня — с его, так у нас повелось. Мы, конечно, предприняли меры, чтобы каждый из нас, наши родственники или близкие друзья могли найти данные. Просто символизм — «у тебя есть я, а у меня есть ты».
Мы, как и прежде, не стеснялись разговоров в том числе и о смерти, но
